Я уехала в кантон Ури. Дневник эмигрантки - Татьяна Масс

4 РСФСР – Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика (1917—1991 гг.).

5 РФ – Российская Федерация (с 1991 г.).

1 января 2000 года

Лион, Франция. Общежитие беженцев

В дверь постучали – стук был начальственным, поэтому Анна, накинув что-то на себя, шаркнула два шага от кровати до двери – комната была два метра в длину и полтора в ширину.

За дверью – безлико улыбающееся лицо Вирджини.

– Бонжур, мадам!

– Бонжур… – Анна чувствовала неловкость от своего неумытого лица и неприбранной постели, но пришлось посторониться и пригласить Вирджини войти.

– Мадам Журавлёва, что вы делали вчера ночью? – спросила Вирджини на плохом английском.

Анна ответила ей на плохом французском:

– Встречали Новый год…

– Значит вы вчера были на втором этаже?

– Была.

– Просим вас пройти в бюро1.

– Зачем?

– Соседи со второго этажа пожаловались на то, что ваша компания устроила там шумную пьянку.

– Но это неправда! – Анна заволновалась, ей не хватило французских слов. Она перешла на английский. – На втором этаже вчера вечером две русские семьи организовали вечер- встречу Нового года. Когда я была там, никаких проблем с соседями при этом не возникало.

– Во сколько вы ушли?

– Я ушла часов в 11 ночи, потому что мы с сыном спешили на концерт на центральной площади.

– Во сколько вы вернулись?

– В два часа ночи.

– Как же вы добрались?

– Метро работало всю ночь…

– Хорошо, сейчас я спрошу у соседей, которые собрали подписи против вашего «русского вечера».

Вирджини удалилась, а Анна подошла к зеркалу и посмотрела на своё немного вызверенное с утра лицо. Она в последнее время смотрелась в зеркало часто, потому что перестала узнавать себя в нём. Её черты остались прежними, а при этом как будто другой человек каждый раз поглядывал на неё из отражения точно с такой же настороженностью, с какой она и сама смотрела на него.

Приведя себя в порядок, Анна постучала к соседям: Алексею и Оксане, которые всё утро ссорились за стеной.

– Что вы вчера такого натворили?

Лёха – 24-летний русский алма-атинец с резкими скулами и смугловатым цветом лица, нервно хихикнул:

– Хохлов залез на албанский холодильник и поссал оттуда. Выгонят отсюда, что ли?

Его беременная жена молча вышла из комнаты. Анна замечала, что Оксана ведёт себя как-то неадекватно, но относила это на счёт её беременности.

Из дневника Анны

«Длинные коридоры, маленькие комнатки с железными дверями, туалет и душ в конце коридора. Пахнет средством для чистки мусоропровода. На кухне толстая негритянка Магорит делает причёску молодой соседке. Они переговариваются на своём негладком наречии и слышится в их булькающих гортанных звуках мягкие шаги носорогов по песку или полёт орла над саванной. Африка. Ассоциации: Айболит, больные слонята, тигрята. Во Франции на каждом шагу – фотоплакаты чернокожих детей, высохших от голода, с адресами и счетами благотворительных ассоциаций. Это гуманно, это сентиментально, но как-то кажется по-западному поверхностно и напоказ. Расизм наоборот – к неграм на Западе относятся как к братьям меньшим.

В этот обшарпанный самодельный салон причёсок на кухне заглянула и Вирджини. Она что-то сказала парикмахерше и её клиентке и затем постучала в комнату к Алексею и Оксане. Негритянки начали смеяться. Смеялись долго, громко. Все женщины на кухне были недовольны этими громкими всхлипами и выкриками, с прихлопываниями рук, но никто ничего не сказал – все будут терпеть, чтоб не дай Бог не получилось какого-нибудь скандала.

Я вспомнила, что Бландин (социальный психолог) мне рассказала, что африканцы никогда не плачут – они смеются. Нервная система у них так устроена, что именно через смех им легче выплеснуть свои отрицательные эмоции…

– Сейчас им попадёт, что на общей кухне волосы красят, – махнула головой в сторону негритянок мне Линда – моя ближайшая соседка по коридору справа, и я понимаю, что Линда их не любит».

***

Вирджини вышла из комнаты Алексея и Оксаны, направилась к Анне:

– Мадам Журавлёва (она выговаривает это: мадам Жюравльева), соседи со второго этажа подтвердили ваши слова – к вам они не имеют никаких претензий.

«Да, – подумала Анна, – хорошо, что это не я забралась на тот албанский холодильник…»

Они обе приятно улыбаются друг другу, Вирджини удаляется, Анна с нетерпением стучит в дверь к алма-атинской паре. Оксана с какими-то странными красными пятнами на лице, кормит двухлетнего Артура хлопьями в молоке. Артур старательно открывает рот и быстро глотает, почти не пережёвывая. У мальчика такие грустные пронзительные глаза, что Анне всегда хочется его приласкать и погладить. Она заметила, что подобные чувства этот ребёнок вызывает у многих – Линда и её муж часто зазывают Артура к себе, где они угощают его сладостями, а их 4-летний сын Рами ревниво прячет от него свои игрушки, надувшись.

Однажды Оксана сказала Артуру:

– Не ходи туда больше, не нужно.

Послушный Артур отказался на следуюший день брать печенье у Линды и та обиделась не на шутку. Пришла к Анне и попросила передать Оксане, что Артур – запущенный мальчик, что у него глаза больного ребёнка и ему нужно пройти медицинский осмотр (Линда работала медсестрой в багдадской детской больнице).

Из дневника Анны

«В общежитии у беженцев из разных стран появляется вдруг общее очень сильное чувство ранимости и обидчивости. Дискомфортные ли условия, оторванность ли от всей своей прежней жизни, чувства ли попрошайки, которому из милости дали угол и пропитание – а может и всё вместе – беженцы очень болезненно реагируют на любую мелочь, которая никого не задела бы в обычной жизни.

Гиперчувствительность развивается даже у самых простых людей, радующихся первое время на все лады дармовому пайку, цивилизованному жилью и маленькому денежному пособию. Я видела албанские семьи, похожие обличьем на персонажей Босха2 – изуродованные войной или ненавистью лица, выхолощенные от смысла и интеллекта глаза. И даже эти люди постепенно начинали тосковать и томиться своим положением попрошаек без родины».

***

– И что сказала вам Вирджини? – спросила Анна у Оксаны, которая на этот раз повернула голову в её сторону и ответила внятно:

– Ну, если на… пошлют, уйдём отсюда.

– Ну, а куда? Куда ты пойдёшь беременная и ещё с маленьким ребёнком?!

Оксана презрительно фыркнула – очевидно, ей эти разумные доводы 32-летней соседки казались старческим брюзжанием.

Её муж, всё ещё дремавший после вчерашней попойки на незаправленной кровати в майке и спортивных штанах, успокоил Анну и себя заодно:

– Да никуда нас не выселят. Эта ассистентка сказала, что нас просто поругают сегодня после обеда в бюро.

Из дневника Анны

«Брезгливость к неудачникам. Иногда встречала это в России, от мадам Волковой и других чиновников, у которых я просила гражданства и прописки в России, иногда вижу её здесь, скрытую за оптимистическим тоном работников нашего бюро. С такой же брезгливостью я сама отношусь к бомжам и наркоманам. Мне кажется, что человек всё-таки как-то отвечает за свою судьбу. Я – тоже отвечаю. А если этот водитель своей судьбы не справляется с управлением, врезается в какую-то ситуацию, – другим приходится останавливаться и тащить бедолагу на обочину, чтоб не мешал движению… Всем ясно, что его песенка спета, и никто не станет разбираться отчего произошла авария: тормоза отказали или пострадал по своей дурости, – пьяный сел за руль…»

______________________________

1 Бюро – администрация в общежитии беженцев.

2 Иероним Босх (ок. 1450—1516) – нидерландский художник. Монах Хосе де Сигуенса (исп. José de Sigüenza), живший в XVII веке и хорошо знавший картины Босха, так оценивал творчество Босха: «Разница между работами этого человека и других художников заключается в том, что другие стараются изобразить людей такими, как они выглядят снаружи, ему же хватает мужества изобразить их такими, как они есть изнутри».

Линда

– Ты опять куришь? – спросила Линда, невысокая, смуглая женщина с короткой стрижкой и маленькими усиками над верхней губой, входя в свою комнату с полными сумками.

На дешёвом арабском рынке всё стоило 10 франков – блюдо помидоров, кабачков или картошки. Её муж, Омар, тоже невысокий и худощавый, смотрел телевизор. Их 4-летний сын Рами сидел рядом с ним, с достоинством посмотрев на вошедшую мать, копируя отца.

– Я никогда и не собирался бросать курить, – Омар был не в духе.

– Омар, ты забыл, что в Ираке у нас долгов на 10 тысяч долларов?